«Нельзя надеяться на баб, когда от них одни проблемы» Д. В. Цаплин.
«Остались в жизни лишь друзья, которых не испортят бабы!» он же.
Фашистский кабак, в это время
Вокруг столика продолжала крутиться смазливая официанточка, возбуждая потаенные чувства и завистливые замечания окружающих. Она с легкостью посылала лучезарные улыбки, поднимая не только настроение. Ее одеяние, служившее больше демонстрации достоинств великолепной фигуры, нежели приличию, задерживало на себе сластолюбивые взгляды. Она умело преподносила себя, побуждая фантазию рисовать самые красочные картины с привнесенными тонами желания. Раз увидев ее, фон Залеф больше не отводил от официантки взгляда. В голове рождались смелые мысли, жаждущие вырваться на свободу. Порой это можно было легко прочесть в его глазах. Заметив это, она, в свою очередь, оказывала пикантные знаки внимания. То неловко задев оберштурмбаннфюрера плечом, то наклонившись слишком низко, открывая алчущему взгляду манящую усладу. Или же коснувшись бедром, или же нежно проведя милой ручкой по рукаву кителя, бросив небрежно лестное словцо. Игра начиналась, суля как победителю, так и проигравшему наслаждение, вопрос в том кто поддастся, позволив сделать первый шаг. Война за душу пойдет позже. - Оберштурмбаннфюрер желает еще что-нибудь? - ласкающим слух голосом нежно пролепетала она. - Нет, пока не стоит! - Может быть, господин старший офицер желает что-нибудь на десерт? - нежно прошептала она на ухо фон Залефу. «Старший офицер» очень польстило Лео, он даже улыбнулся. Стремление привлечь внимание ей ловко удавалось. В какой-то миг, снова встретившись с ней взглядом, оберштурмбаннфюрер замер. В следующий момент тело фон Залефа сотряс мощный электрический разряд. Все внутри словно вскипело от действия неведомой силы. Дыхание замирало, но сердце бешено колотилось. На секунду Лео даже задумался, не поступается ли он своими принципами относительно взглядов на женщин. Но после воздушного прикосновения девицы все доводы против исчезли. «Ну, посуди сам», размышлял фон Залеф, «ее, в любом случае можно использовать, ну а на крайний случай - расстрелять!». Официантка продолжала накрывать на стол. Это все больше и больше напоминало волнующее представление. Она искусно создавала соответствующее настроение и атмосферу. Похоже, что Цапеллин ощущал то же самое и не находил себе места. Но наглая девица не отвечала на заискивания других, скупо одаривая дежурными улыбками. В тот момент, когда официантка удалилась, Цапеллин не преминул заметить. - Хороша, чертовка, хотя и полька! - Что, не стал бы, или тебя смущает национальная принадлежность? - спросил фон Залеф. - Ты хоть здесь забудь о работе! - О работе здесь забыть я могу, но я всегда помню о долге перед Рейхом, и я помню, что я нацист, чего и тебе советую! - Да нет же! - начал Зигмунд, слегка ошарашенный ответом друга, - Я о ней. Тебе не кажется, что она уж слишком настойчиво тебя опекает? - Что ты хочешь сказать? - Уж не подослана ли она сопротивлением? Как тебе такой расклад, а? - Я тоже об этом думал. Но не лучше ли убрать шефа Гестапо, а? Он-то более подходит на роль трупа! Посуди сам: кто расстрелял коммунистов - он, кто погром устроил - опять он, ну и все! - оба нациста посмотрели в сторону скучающего шефа тайной полиции А.Гольмгаузена. - И, правда! Сопротивление традиционно охотится за главарями Гестапо. Хотя посмотри на него, вряд ли он им нужен. А.Гольмгаузен действительно скучал, пока принесли все его заказанные блюда, болтая ногами под столом и, пуская пузыри. Иногда он имел вид человека, посланного за водкой. Когда все закончилось, и стол был накрыт, треть его занимал заказ А.Гольмгаузена, чуть больше яства Кулакоффа, сваленные в кучу. На оставшемся месте разместился борщ Цапеллина и тарелка с куском прожаренной свинины фон Залефа. Последний, мажорный аккорд прозвучал через минуту. Все та же официантка появилась с запотевшим графином. Остановившись в нерешительности, она никак не могла найти свободное место на столе, чтобы его поставить.Заботливый Кулакофф, приговаривая «ничего, ничего», с трудом разгреб середину столика, и сам поставил графин. Тут же возникли стаканы. - В восемь вечера, «Дикая кошка», номер 26Б, - очень тихо сказала официантка на ухо фон Залефу перед уходом. Затем громко, - Если господа офицеры пожелают еще что-нибудь, я буду рядом! - Господа офицеры уже желают! - с ухмылкой заметил Цапеллин. Но девица лишь улыбнулась. - Как тебя зовут? - спросил фон Залеф. Она лишь внимательно посмотрела на нациста. В карих, почти черных глазах затаилась глубокая боль, в какой-то миг промелькнула тень прошлого и на секунду фон Залефу показалась, что она взирает на него с мольбой. Он много раз был свидетелем последствий собственной работы. Сколько раз он сталкивался с обреченным взглядом, читая на лицах людей печать отчаянья. В памяти, как фотографический снимок, вновь возникли глаза еврейской девочки, мокрые от слез угольки, угасающие, безнадежные, потерявшие смысл, и уже не детские. Он не помнил ее лица, но это видение преследовало его часто. Позже он узнал, что тот взрослый ребенок скончался по дороге в Германию в скотском, вонючем вагоне, среди таких же обреченных на гибель. Белая, грязная нашивка магендовиды на груди как тавро на теле животного, вечное проклятье. Вместо одежд - лохмотья, и постоянный холод и голод, и боль, с которой нельзя ужиться, смериться или забыть. И теперь этот взгляд возродил в памяти ужасный образ. Вряд ли это была совесть. - Вероника, Вероника Земанова, - ответила она с тяжкой тоской в голосе, потупив взор. На открытом челе проступили морщины, выдавая напряженные раздумья. - Ты полька? - Нет, я из Ческе-Будеевице. - Так ты чешка? - Да господин офицер. - Подними глаза! Она поправила рукой ниспадающие длинные черные волосы. Тонкие нити бровей взметнулись вверх, крылья ресниц расправились, смелость во взгляде даже заинтересовала нациста. Ее красивое лицо стало восковым, и вся она была неестественно напряжена. - Ты хорошо справилась со своими обязанностями, иди! - Если господа офицеры... - присев в поклоне, сказала она. - Давайте выпьем! - рявкнул Цапеллин. - Давайте, - поддержали А.Гольмгаузен и Кулакофф. С этого момента на официантку никто уже не обращал внимания. Прозрачная жидкость потокам полилась в стаканы, заструилась, побежала как бурная река. Яростно захрустели челюсти Кулакоффа, перемалывая съестное, и справляясь с огромным количеством еды. Вслед за пирожными в ход пошли кусочки куриного филе, запитые кефиром, за ними пошли соленые огурчики, а после второй рюмки в желудок Кулакоффа отправилась жирная, сочная семга. Довольно быстро расправляясь с блюдами, Гельмут изредка посматривал в сторону Цапеллина, сталкиваясь с голодными глазами штурмбаннфюрера. Послышалось невнятное чавканье А.Гольмгаузена, который принялся за дегустацию. После третьей фашисты закурили. Гельмут, отдышавшись и слегка перекусив, прибывал в хорошем расположении духа. - И все же, дружище, мне кажется, Вы слишком рано затеяли драку, - обратился к последнему Цапеллин. - Пусть Вам не кажется, дружище! Никогда не поздно исправить положение вещей! - Фашисты! - прошипел А.Гольмгаузен, пережевывая крабов, запеченных в молоке. - Как насчет «шабли», мой милый Зигмунд? - спросил фон Залеф. - Предлагаю всем распить его вечером, ну, скажем, на природе! - ответил Цапеллин. - Может быть еще? - Не откажусь! После пятого предложения фашистские лица изрядно раскраснелись. Музыка и действие спиртного расслабляли. Вседозволенность давала о себе знать. Табачное облако нависло над столиком, но мерзкие папиросы Цапеллина отравляли окружающую среду по-настоящему. - Ваши трофейные папиросы, дружище, омерзительны! - заметил фон Залеф. - Я знаю! - решительно ответил Цапеллин, - редкая польская скотина доживала до утра. - Кажется, я начинаю ощущать себя поляком или, в лучшем случае, скотиной, - заметил Кулакофф. В это время в «Рыжий таракан» ворвался запыхавшийся юноша с толстой сумкой на ремне. На серой форменной куртке красовалась бляшка с номером пять, начищенная до блеска. Что-то спросив у персонала, он метнулся к столику в дальнем углу. Фон Залеф на всякий случай расстегнул кобуру. - Письмо для оберштурмбаннфюрера Лео фон Залефа! - доложил посыльный. - Интересно, и от кого же? - спросил Лео, принимая пыльный конверт с множеством штемпелей. - Не имею понятия, гер офицер, оно из Африки! - Из Африки? Полюбопытствуем! - заметил Кулакофф. - Как Bы думаете, коллега, застрелить мерзавца? - шепотом спросил Лео у Зигмунда. - Да, пожалуй, - после недолгой паузы ответил Цапеллин. - Как тебя зовут, братец? - обратился Лео к юноше. - Курт Шмотулмозунг! - ответил ничего не подозревающий посыльный, со зреющим прыщом на носу. - А ну, наклонись-ка поближе, сынок, че скажу! - Да, гер офицер... В следующий момент фон Залеф приставил к виску негодяя дуло «браунинга» и щелкнул предохранителем. - Упс... - последнее слово нерадивой скотины с сумкой. Дальше раздался выстрел. Вылетевшие мозги упали на тарелку сидящего рядом офицера Люфтвафе в белом шарфике. Польская проститутка, а разница между «женщиной» и проституткой прозрачна, вскрикнула, после чего ее смачно стошнило на галифе кавалера. - Yes! - воскликнул Цапеллин. - В яблочко! - подтвердил А.Гольмгаузен. - Прелестно! - согласился Кулакофф. Всем фашистам в кабаке понравилось, некоторые даже аплодировали. Фашистское одобрение выразилось даже в форме тоста за доблесть вооруженных сил Германии. Брезгливые работники кабака быстренько оттащили тело в темный угол, где уже смердел первый халдей. Тут же нарисовался какой-то пидор со шваброй и аккуратно вытер пятно крови. - Ну что, почитаем? - спросил Гельмут. - Да, можно, - согласился фон Залеф и распечатал письмо. Теперь в руках Лео был пыльный листок бумаги. Вверху красовался нацистский орел, крепко сжимая в когтистых лапах свастику, и в патриотическом порыве расправив железные крылья. Хитрый глаз свирепой птицы косился на Восток. Ниже был рукописный текст, написанный очень знакомым подчерком. Фон Залеф зачитал:
Дражайший Лев Владимирович!
Милостивый государь! С нескрываемым ликованием в сердце довожу до Вашего сведения, что в скором времени буду проездом в Ваших краях, не премину навестить Вас, милейшего своего друга! Имею честь предстать перед Вами во всей красе и в надлежащем герою виде, прославляя мощь нашего непобедимого оружия! «Тяжелая кавалерия» провела успешную кампанию в Африке и с этой радостной вестью спешу поделиться со всеми товарищами по духу, восхваляя храбрость доблестных воинов Рейха. Как радостно осознавать, что наш прославленный курс вновь воссоединившись докажет превосходство и силу! Да здравствует мощь нашего оружия и вознесется слава наша до небес, и пусть облетит весь людской мир и вернется великим триумфом! Наша великая нация сокрушит всех врагов и установит новый порядок вещей, провозглашая волю нового человека!
Ваш Ганс Титофер фон Валенштайн.
P.S. Будьте любезны, закажите к моему приезду что-нибудь этакое! Когда я прибуду, вы услышите!
На этом письмо окончилось. Фон Залеф сложил лист бумаги, текст кончился, а с ним и третий графин. - Прелестно! - заметил Кулакофф и отпил виноградного сока, - а мне понравилось! - Вот пока не стал писать племяннице возвышенные письма, хрен кто работал в этом стиле! - сказал фон Залеф. - Ну, дружище, Вы прямо как наш горячо обожаемый фюрер! - обратился Цапеллин к Лео, обняв его за плечи. - В каком смысле, коллега? - Да в том смысле, что у фюрера был роман со своей племянницей, которую, кстати, звали Геля, - добавил А.Гольмгаузен. - Да, судьба, скажем, не миловала ее, - заметил фон Залеф, - если не ошибаюсь, Гели верила в высокие чувства и, не пережив измену да и просто жестокость мира, застрелилась. - Ну, а ты, веришь ли ты в любовь? - не унимался А.Гольмгаузен, - А то в последнее время твой ум захватила совсем иная стихия. - В любовь? Что вкладываешь ты в это понятие, каждый раз произнося простое на первый взгляд слово? - Не понятие, а чувства! - В какой степени «чувство»? Любовь материнская, любовь половая, любовь сострадательная. ...Если первая в градации основана на инстинкте, вторая, в большей мере на влечении полов? Труднее с последним проявлением «любви», стоящим выше. Это патриотизм, это и любовь к человечеству в целом. - Любовь бывает только одна, и если она зародилась, ты сразу осознаешь, что это. - Я тебя прекрасно понимаю! Но это химия! Действительно, высшая, божественная любовь пронизывает все сущее! Но есть одно но. Сейчас ты говоришь о чувствах между мужчиной и женщиной, да это и понятно! Женская особь, в твоих глазах, нечто возвышенное, тонкое, ранимое. Но этот чувственный токсикоз пройдет со временем, и все они снова станут «на одно лицо». Несомненно, женщина более низкое по сравнению с нами существо с примитивным набором чувств. Хотя не стоит и недооценивать тех особей, которые взяли на вооружение хищную натуру. В этом случае есть шанс пострадать и серьезно. - Ты ненавидишь женщин, ты? - Разве я это сказал? По существу женщин ненавидеть нельзя, иначе ты себя заземляешь и привязываешь к земному кругообращению. Скорее они милые домашние животные, доставляющие своему хозяину как удовольствие, так и пользу. - Но ведь тебя, козла, на свет произвела именно женщина! - не выдержал А.Гольмгаузен. - Какой-то у нас шеф Гестапо ненастоящий! - заметил Цапеллин. - Да уж, да уж, - согласился Кулакофф. - О-о-о, А.Гольмгаузен! какой напор! - начал фон Залеф,- нас всех произвела на свет женщина, пробирок пока не изобрели! Женщина - родоначальник жизни, судьба не лишена иронии! - Значит, ты не когда не любил! - Да, вероятно. Так и умер он, не любив и не любим! Любви, в твоем понимании, я действительно не знал... - Может от этого твой маразм! Отдайся чувству! - А, ты все рассуждаешь об иллюзии, живешь иллюзией... - Это не иллюзия, мой друг! - Верно, реально только то, что осознаешь! Тело без головы, голова без тела, помнишь, а? Ты сам создаешь свою реальность. - Значит, ты застрял в другой реальности. - Вопрос состоит в том, друг мой, чей мир имеет будущее. И где пролегает грань реальности. Здесь? В этом придуманном кабаке? Навряд ли! - Чёй-то кабак-то придуманный, очень даже вкусно, - возмутился Цапеллин. - Может ты думаешь, что тебя Зигмунд зовут? - спросил фон Залеф. Цапеллин задумался навсегда, впав в несвойственную ему мозговую деятельность. - Ну и где же? - задал вопрос А.Гольмгаузен. - На этот вопрос мудрецы прошлого отвечали, что они и живут для будущей жизни. - Живя, мы умираем... - Умирая, мы живем... - Говорят, ты в прошлой жизни сам был женщиной? - Расту, расту... вообще, это еврейская провокация! - Но это не имеет ничего общего с темой нашего разговора. - Как знать, как знать... - Согласен, но у вашей реальности нет будущего, нет! - громко заявил А.Гольмгаузен, стукнув по столу. Тарелки Кулакоффа подпрыгнули, из одной выпал лист салата. - И это тоже верно, мой друг, парадокс! - Нет никакого парадокса! - Да хорош базарить! - прервал Цапеллин, - нет других что ль тем, а то я ничего не понимаю. - Да есть, - начал фон Залеф, - отметить стоило только одно, что вера творит чудеса: то во что уверовал, то и реально и имеет силу. Поверь в свои силы! А я вообще о другом намеривался поговорить. - О чем же? - оживился Гельмут, - интересно послушать. «Нет, все же Кулакоффа надо переехать танком», - подумал Лео, «я те перееду», - подумал Кулакофф. Фон Залеф злобно посмотрел на Гельмута, тот понял, что угроза реальна и не мешало бы запастись танковыми ежами. - Мне весьма понравился героический тон Титофера, - продолжил разговор фон Залеф. - Выпьем? - предложил Цапеллин. - Пока разливайте, коллега. - Я? - Ну, Цапеллин, не портите встречу! - Так что насчет героизма? - сказал Кулакофф. - А вам знакомо такое слово? Простите. Посмотри на мир, что ты видишь? Хаос, муравейник, нечистоты! Ну грязь, предположим, мы очистим! - Мы - великая раса? - Один лишь этот факт подтверждает вывод, что арийцы прародитель всего, что мы понимаем под словом «человек». - Человек - особь, или же человек - творец? - Вам ли не знать? У меня нет привычки каких-нибудь поляков или хохлов именовать людьми! - Вот как? Прелестно! Так что же на счет хаоса? - Совершенно понятно, что мир представляет собой четкую систему, взвешенную систему, систему саморегулирования, законы Природы - основа мироздания. Иерархический характер присущ не только земле. - Значит, Природа разумна? Выходит она сама в силах найти выход? - Да, это так! Но не с людьми! Она сможет, уничтожит весь вид, всю популяцию, но, как мать, она не станет отбирать полноценные расы от паразитов, расовое превосходство ей неизвестно. - Ну, так надо ей помочь! - Этим мы и занимаемся с Вами, коллега! - Кто же разумнее? - спросил Гельмут, выковыривая вилкой кусок мяса из растущего зуба «мудрости». - Человек разумен, но, увы, он пока дитя. Мы готовим приход «нового человека». Ну, а планетарный разум скоре некая совокупность, хотя я могу ошибаться. - Может быть божественный разум, проведение? - Разум пронизывает весь космос и не может быть иначе. - А мы с вами живем, как часть всемирного разума, не только по его законам, но и по его воле? - «Воля всемирного духа», - резюмировал А.Гольмгаузен. - Вы хорошо учились в партийной школе! - заметил фон Залеф. - В отличие от тебя, - добавил Кулакофф, - и как ты вообще попал в идеологический отдел? - Парадокс... - Давайте выпьем! - предложил Цапеллин. - Арии - те, кому проведением вверено исполнение воли! - Собственно говоря, ты предлагаешь возлюбить мир как средство для новой войны, - спросил Кулакофф. - И краткий мир больше, нежели длительный! - На что ты намекаешь? - Возвращается герой Люфтвафе, в чью тарелку упали мозги нерадивой скотины с сумкой. - Ты предлагаешь драку? - Давайте выпьем! - предложил Цапеллин. - Перед боем можно! - сказал Кулакофф. - Пожалуй, теперь я разомнусь, - сказал А.Гольмгаузен. - Кажется, он взбешен, и у него мокрые галифе, - заметил фон Залеф. - Эта сука о чем-то разговаривает со своими, - сказал Цапеллин, разливая остатки водки. - Сейчас начнется, - подытожил А.Гольмгаузен. Как раз в тот момент, когда обстановка в «Рыжем таракане» вновь была накалена до предела, на улице началось не менее интересное действо. Сильный грохот сносимого здания сопровождался истошными криками. Стены заведения затряслись, рюмки в баре попадали и разбились, пирамида из тарелок Кулакоффа содрогнулась. Снаружи доносилось грозное рычание мощного мотора. Кто-то вбежал в кабак крича и ругаясь, но видимо строительные работы только начались. - Да что там опять? - возмутился Цапеллин, - асфальт, что ли меняют? - Похоже, что нет! - ответил А.Гольмгаузен. - Я знаю, что это! - сказал Лео. Работа грозного двигателя прекратилась. Через минуту двери «Рыжего таракана» распахнулись, впуская внутрь облако пыли, и на пороге оказался человек в пробковом шлеме. Нелепая одежда, несвойственная для этих широт, вызвала у некоторых усмешку. Только оскалившиеся черепа в розовых петлицах заставляли посетителей кабака смеяться про себя. Песочная рубашка с короткими рукавами, такого же цвета шорты, прочная обувь и белые гетры скорее подошли бы для сафари где-нибудь в Африке. Но больше всего бросались в глаза белые круги под глазами на загорелом лице. Незнакомец мило улыбался и насвистывал легкий мотив. Долго высматривая кого-то в числе посетителей, он направился к дальнему круглому столику. - Титофер! - резюмировал А.Гольмгаузен. - Ба, какие люди, - распростер объятья, сказал фон Залеф, - идите к нам, дружище! - Ну, тогда надо отметить, - заметил Цапеллин. Опять! - обречено сказал Кулакофф. Тем не менее, всех фашистов переполняла беспредельная фашистская радость. Фон Валенштайн подошел к столику, крепко поздоровался, пустил слезу и присел с друзьями. Сильно расчувствовавшись, Титофер прильнул к плечу фон Залефа. - Ну, рассказывай, как дела! - почти хором сказали нацисты. - Хорошо, хорошо, а вы как? - Да, мы-то нормально, как добрался-то? - спросил Лео. - На гусеницах. - Это как? - выронив кусок шницеля, спросил А.Гольмгаузен. - Ну, я проездом. - А где жить будешь? - спросил Цапеллин. - Да напротив. Как в канцелярии узнал, что вы здесь, остановился рядом. Не очень удачно, правда. - Чё так? - Видимость плохая! - Не понял, так ты где остановился? - Да напротив, вон припарковался, - сказал фон Валенштайн, указывая куда-то на улицу, - я же говорю, проездом. - Ты чё, на танке приехал? - спросил А.Гольмгаузен. - Ну, да! Почти месяц пути. - А жил где все это время? - В танке, - пожав плечами, ответил Титофер. - Мужчина! - прогремел Цапеллин. - Ну, приезд надо обмыть, тем более что «этакое» сейчас будет! - сказал фон Залеф. - Эй, Вероника, принеси-ка нам водки! Через минуту у столика возникла официантка с подносом. На подносе было все необходимое к случаю. - Ух, - выдохнул фон Валенштайн. - Что такое, Титофер? - осведомился фон Залеф. - Да вот что-то налево засмотрелся! - Это ничего! - Вот и поговорили, давайте выпьем, - предложил Цапеллин. - Друзья, а не отметить ли нам приезд на природе? - начал было А.Гольмгаузен. - Махнем на охоту! - Пусть отдышится! Налейте герою танковых войск! - распорядился фон Залеф. - Это можно, - мило сказал Титофер. Нацисты поднялись со своих мест, держа наготове наполненные стаканы. - За нашего героя! - сказал фон Залеф, и, намеренно громко, в сторону офицера Люфтвафе. - За Панцервафе! - Ура!!! - грянули нацисты. Офицер Люфтвафе побагровел от напряжения. Друзья уселись обратно. - Господа, - начал А.Гольмгаузен, закусывая огурцом - я знаю превосходные места для охоты! - На кого охотиться будем то? - спросил Цапеллин. - На партизан! - подвел черту фон Залеф. - А почему бы и нет? - согласились друзья. - Я смотрю, драка откладывается? - спросил Кулакофф. - Отчего же, сударь? - ответил подобревший Титофер. За соседним столиком офицер Люфтвафе продолжал обольщать польскую проститутку, рассказывая байки и анекдоты. Она глупо улыбалась, противно смеялась не к месту, и все думала о рейхсмарках. - О, мой рыцарь, как вы стали прославленным капитаном? - Я удачно пошутил, моя рыбка! - Я люблю веселых и находчивых! Расскажите, расскажите! - попросила его спутница, глупо улыбаясь, и зачем-то захлопала в ладоши. - Возвращались мы как-то с очень боевого задания. Экипаж заскучал и я, так сказать, решил разрядить обстановку. Я неожиданно и громко крикнул: «-Атас!
Пробоина по правому борту!». Капитан испугался не на шутку и давай тоже кричать: «-Где пробоина?», «По ватерлинии!», - отвечаю я. Капитан командует: «-Шлюпки на воду!», но я проявил находчивость: «-Шлюпок нет! Есть один спасательный жилет!». Наш капитан хватает его и прыгает за борт. Летит он, значит, и кричит нам в след: «-Какая пробоина, какая ватерлиния, я же капитан авиации, у меня же самолет!». Вот так я стал командиром. - Восхитительно! - воскликнула проститутка. - Идиот, - заметил Кулакофф. - Ну, теперь я начну! - рвался в бой А.Гольмгаузен. - Прошу вас, - уступил Гельмут, - оставьте нам кусочек! Немецкая педантичность была весьма свойственна А.Гольмгаузену. Он не стал выдумывать причины для драки и не стал использовать подручные средства. Он просто подошел к той сволочи в желтых петлицах, извинился и принялся душить мерзавца его же белым шарфом. В кабаке наступила неловкая пауза. Шеф Гестапо старательно продолжал исполнять задуманное. Некоторые офицеры Люфтвафе, привстали со своих мест, не веря своим же глазам. Когда подонок захрипел и беспомощно потянулся руками к шее, какой-то гауптман вмешался, умоляя пощадить наглую суку. Многие посетители уже начали покидать помещение. А.Гольмгаузен, не раздумывая, съездил по морде заступнику. А Цапеллин продолжал пить. Опрокинув очередной стакан, он с ужасом заметил, что в его голове цинично хозяйничает Лео фон Залеф. Раскидав рациональные идеи по темным углам подсознания, фон Залеф так же цинично угнетал гипертрофированное самомнение Зигмунда Цапеллина, наступив, кстати больно, грязным сапогом на либидо штурмбаннфюрера. Теперь Лео занялся перестановкой мебели на свой вкус. Сменил обои, кое-что перекрасил, выкинул некоторые приятные сердцу воспоминания, мокрой тряпкой стер участки памяти о первом сексуальном опыте. Бессовестно растоптав остатки влечения к женскому полу, фон Залеф демонически смеялся, и кажется, помочился на рецепторный вкусовой отдел мозга. В ушах Цапеллина стоял колокольный звон, громогласный смех, который доносился из его головы, начинали слышать окружающие. На языке Зигмунд почувствовал неприятный привкус. Он зажмурился и затряс головой в стороны. При резком взмахе вправо из уха вылетел маленький фон Залеф и вполне удачно приземлился на стол. Фон Залеф отряхнулся, поправился и нахмурился. Поставив руки на пояс, он устремил невыносимый взгляд на штурмбаннфюрера, отчего Зигмунд даже прослезился. Как и прежде, Цапеллина удивил не столько маленький рост непрошеного гостя в черном мундире, сколько его внешность. У фон Залефа были длинные вьющиеся волосы, из-под фуражки выглядывали небольшие рога, и, вполне вероятно, имелся хвост с косичкой на конце. Он показывал Зигмунду длинный язык и строил рожи. Далее, фон Залеф прошелся по столу, и уселся на край тарелки, опустив при этом грязные сапоги в борщ. - Да ты не скучай, дружище, у некоторых бывает еще хуже! - не своим голосом начал Лео. - Хотелось бы верить! Фон Залеф продолжал бесцеремонно болтать ногами и издеваться над вспотевшим Зигмундом. - Значит, говоришь, сходишь с ума от черного нижнего белья? - спросил Лео. - Ты вообще можешь оставить меня в покое, а? - Ну, в принципе могу, а что? - Да так, просто спросил. Не думаю, что ты реальный! - А зря! - сказал фон Залеф, вскочил с тарелки выхватил у Кулакоффа огромную по сравнению с собой вилку, и с ней наперевес кинулся на Зигмунда. Кулакофф почему-то ни чего не заметил и продолжал уничтожать запасы еды, правда уже просто руками. Фон Залеф с силой воткнул вилку в ладонь Цапеллина и отбежал в сторону. От боли и напряжения Зигмунд страшно покраснел, потом дико заорал. Обидчик спрятался за стаканом. - Что ж ты делаешь гад, - сказал штурмбаннфюрер, и яростно сжав столовый прибор, резко выдернул его и, ухнув, победоносно вскинул руку вверх. От обиды из глаз Цапеллина брызнули слезы. Прикрыв их, он стал молиться. - Ах ты сволочь! - успел крикнуть маленький фон Залеф и растаял в воздухе. А в кабаке уже занималась грандиозная драка с участием Гестапо и прочего фашистского сброда. Было как всегда: море крови и гора трупов. Слышались крики проституток, в рядах персонала делались ставки. Ровно через пять минут тридцать четыре секунды к действу подключился Ганс Титофер фон Валенштайн.
Вокруг столика продолжала крутиться смазливая официанточка, возбуждая потаенные чувства и завистливые замечания окружающих. Она с легкостью посылала лучезарные улыбки, поднимая не только настроение. Ее одеяние, служившее больше демонстрации достоинств великолепной фигуры, нежели приличию, задерживало на себе сластолюбивые взгляды. Она умело преподносила себя, побуждая фантазию рисовать самые красочные картины с привнесенными тонами желания. Раз увидев ее, фон Залеф больше не отводил от официантки взгляда. В голове рождались смелые мысли, жаждущие вырваться на свободу. Порой это можно было легко прочесть в его глазах. Заметив это, она, в свою очередь, оказывала пикантные знаки внимания. То неловко задев оберштурмбаннфюрера плечом, то наклонившись слишком низко, открывая алчущему взгляду манящую усладу. Или же коснувшись бедром, или же нежно проведя милой ручкой по рукаву кителя, бросив небрежно лестное словцо. Игра начиналась, суля как победителю, так и проигравшему наслаждение, вопрос в том кто поддастся, позволив сделать первый шаг. Война за душу пойдет позже.